[fanf] Something inside me

[primulin]

Название: Something inside me
Автор: ren
Бета: Франэ~
Фандом: EXO
Пейринг/Персонажи: Крис/Чунмён, Крис/Лухань периферийно
Жанр: AU, ангст.
Статус: в процессе
WARNING: Предупреждение, о котором я забыла упомянуть: в текст присутствует факт нанесения телесных повреждений, в следствие которых один из героев истории несет увечья.
Я знаю, что спойлер, но считаю лучшим предупредить заранее.

Waking up

Что такое километры, когда телефонная трубка, словно по мановению волшебной палочки, переносит человека за спину и позволяет ему шептать самые важные слова на самое ухо; и никто другой не узнает, с кем именно ведутся тайные беседы. Вот только все ощущения обманчивы и быстротечны. Чунмён боится оборачиваться, сам не зная, по какой из двух причин: увидеть или не увидеть, обмануться или раствориться в чужом взгляде. Он сжимает в руке трубку, силится сказать, что безумно скучает, и продолжает молчать.
- Ты там еще? - голос хриплый и тихий, кажется, на последнем выступлении Крис снова чуть не сорвал голос; Чунмёну хочется принести ему горячего молока и уложить спать, но все зависает на уровне мыслей.
- Здесь, конечно. Куда я могу деться?
- Уснуть, например. - смеется Крис, и Чунмён давится зевком, чувствуя, как краснеют кончики ушей. В голове разыгрывается десятая картина их встречи, и выпроводить из головы непрошеные мысли становится совсем невозможно. - Ладно, сегодня ты какой-то совсем неживой, отдыхай, до завтра.
Чунмён не успевает и слова вставить, как в трубке вместо чужого голоса поселяется тишина. Крис совершенно не умеет прощаться. Только вдогонку, прежде чем Чунмён успевает додумать мысль, приходит сообщение, состоящее из одного слова. Чунмёну хочется выть и бросить все, а еще смотаться в Китай и, наконец, поцеловать этого несносного китайца, потому что он скучает ни капельки не меньше, чем тот, но сказать об этом никак не успевает.
- Дурак... - шепчет он в пустоту и засыпает с улыбкой на губах.

Утро, вечно непрошеное, а осенью еще и жутко холодное, наступает, как обычно, в половине шестого утра, когда порог комнаты переступает менеджер и громким голосом сообщает, что Чунмён последняя соня в этом общежитии. Такое происходит чуть ли не впервые, так что вся группа со смешками наблюдает за спешными сборами лидера и очень тихо перешептывается о том, что китайский лидер сегодня, скорее всего, тоже не выспался. Чунмён бросает испепеляющий взгляд на Чанёля, но тот только громче смеется и, прихватив с собой Бэкхёна и пару бутербродов со стола, отправляется к выходу. Кай бурчит что-то о том, что высыпаться - это вообще не к их профессии, на что Кёнсу и Сехун подхватывают его под руки и просто тащат в машину безвольной тушкой под неодобрительные взгляды менеджера.
- Уже иду... - выдыхает Чунмён и косится на свой мобильный; очень хочется написать что-то вроде "Доброго утра", но он сдерживается, потому что у их китайской половины может быть выходной после выступления, и будить их сейчас - просто преступление.
Уже в машине менеджер зачитывает их расписание, и все стараются не растерять присутствия духа, потому что после пятого пункта никто не помнит, что было в первом, а на окончании просто сбиваются со счета.
- Китайская подгруппа присоединится к вам в половине четвертого, у вас будет репетиция и... - Чунмёну кажется, что сердце пропускает удар, а потом он и вовсе теряет связь с действительностью, потому что в мозгу бьется мысль "Увижу!", и мир раскрашивается сотнями ярких красок. - Чунмён, прекрати витать в облаках.
Менеджер недоволен его поведением, но кто-то из ребят ловко переводит внимание менеджера на себя, и остается просто выдохнуть и постараться вникнуть в суть всей рассказанной тирады.
Чунмён обещает себе, что не будет думать о Крисе всю первую половину дня, и успешно справляется с установкой в течение 20 минут, пока услужливый стафф пытается вбить в голову полусонных парней, как стоит себя вести на съемке. Но как только им дают пять минут свободного времени, Чунмён с отчаянием понимает, что единственная мысль, которая крутится в голове - желание поскорее увидеть Криса.
- Не витай в облаках, ты отбираешь у Кёнсу его любимую роль парня с чужой планеты. - Чонин склоняется так близко, что со стороны ситуация выглядит несколько неоднозначно, но Чунмён лишь слабо бьет парня по плечу и думает, что с удовольствием поменялся бы с Кёнсу ролью хотя бы на один день: сосредоточиться действительно не выходит.
К счастью, на программе ему уделено немного внимания, а может, это Чонин умудряется перетянуть все внимание с лидера на себя. Чунмён безмерно благодарен ему за такую заботу.
Время до половины четвертого тянется не то чтобы медленно, но, когда Чунмён в пятый раз бросает взгляд на часы, а стрелки за это время сдвигаются лишь на 10 минут, это бесит. Он искренне надеется, что это просто нервы, но ожидание буквально рушит его самообладание, так что к концу обеда за самые обычные глупости достается Сехуну, Чанёлю и даже Чонину, который, недолго думая, тащит лидера подальше от людских глаз и просит, наконец, собраться. Очень серьезно просит. Так, что до Чунмёна доходит вся абсурдность ситуации, и он обещает и себе, и Чонину просто выдохнуть и успокоиться.
- Я тоже за ними соскучился, но стоит ли так себя изводить? - позволяя Чунмёну побыть в одиночестве, Чонин уходит из гримерки, в которую он затащил нерадивого лидера. На самом деле, очень хочется дать тому по голове чем-нибудь тяжелым, но Чонин не уверен, что это не усугубит ситуацию.
Когда часы внезапно показывают четыре часа, Чунмён даже забывает скрыть возглас удивления: китайская подгруппа должна была подъехать полчаса назад, и он не представляет, что было бы с ним, если бы, как и утром, он ежеминутно дергался от любого скрипа. Менеджер сообщает, что их рейс просто задержали и все уже в порядке, в доказательство отодвигая шторку на окне и указывая на черный минивен, только что припарковавшийся возле здания.
Не увидеть Криса издалека невозможно, даже если захочешь не видеть, даже если не будешь искать, а Чунмён специально вглядывается в тонированные стекла машины и на мгновение, как ему кажется, он даже чувствует чужой взгляд. Но когда Крис выходит из машины, это ощущение рассеивается: он только вежливо улыбается для фанатов и краем глаза следит за участниками, чтобы даже на таком коротком пути ни с кем ничего не произошло.
"Настоящий лидер", - отмечает про себя Чунмён и вздыхает, подушечками пальцев растирая переносицу. С плеч словно сваливается груз, когда он видит Криса, и он только теперь понимает, как его вымотал этот день, вот только показать этого он никак не должен.
Когда в зал вваливается китайская подгруппа, народу становится словно не в два, а в десять раз больше, все стараются обняться и поприветствовать друг друга, а еще расспрашивают и рассказывают все новости с момента последней встречи, словно они не общались все это время по телефону и не рассказывали друг другу обо всех, даже самых мелких и незначительных, событиях.
- Привет. - голос Криса звучит у самого уха, и Чунмён с улыбкой замирает, чувствуя, как шум в голове меркнет и расслаивается, оставляя в его вселенной только Криса.
Никто не знает, чего ожидали организаторы, собирая ребят после долгой разлуки сразу в зале: тренироваться никто не намерен, и потому менеджеры горько вздыхают, признавая поражение, и отпускают молодых людей в общежитие. Оставшуюся часть дня все могут расслабиться и отдохнуть, тренировки начнутся ранним утром.
Когда их оставляют наедине, Чунмён тянет Криса на себя, зарываясь пальцами в светлые волосы и, закрывая глаза, требовательно целует парня. Не прочитать в этом поцелуе тоску невозможно, Чунмёну кажется, что с каждым прикосновением его одиночество разменивается на нежность и отходит на второй план, руки Криса скользят по коже, заставляя еле заметно дрожать и подаваться вперед так, что, в конце концов, они вместе оседают на кровать, не способные больше удерживать равновесие. Чунмён прикусывает чужие губы, чувствуя, как в ответ сжимаются пальцы Криса на его бедрах, ему хочется каждой клеточкой тела чувствовать Криса, отзываться на прикосновения и отдавать себя без остатка. Он кончиками пальцев скользит по шейным позвонкам, замечая, как Крис выгибается ему навстречу и рвано выдыхает в воздух бессвязный шепот.
Чунмён короткими поцелуями покрывает шею Криса и еле заметно вздрагивает от резкого сжатия диафрагмы, когда в голову ударяет приторно-сладкий запах. Это не парфюм Криса и даже не новый шампунь, и он окутывает Криса слишком сильно для привязавшегося от посторонних людей. Чунмён жмурится, словно это наваждение, но запах словно бы становится сильнее, дразня Чунмёна и разрушая только что созданный хрупкий мир. Крис прикусывает кожу на плече, словно в наказание за то, что парень тормозит, и Чунмён негромко вскрикивает, а вместе с тем вдыхает аромат, от которого в голове словно плывет туман. Чунмён все еще позволяет себя целовать и отзывается телом, просто неспособный сопротивляться чужим ласкам, но в голове мысли в безумном хаосе сменяют одна другую на посте важности и мешают разобраться. Запах забивает ноздри, окутывает со всех сторон и душит. Чунмёну кажется, что даже комната начинает кружиться, так сдавливает виски от этого приторного аромата, и хочется отодвинуться, но Крис держит по-собственнически крепко и недовольно рычит, когда младший пытается отстраниться. Чунмен сдерживает дыхание так долго, как только может, но в итоге все равно сдается и отталкивает от себя Криса, тут же вскакивая на ноги и распахивая небольшое окно. Ветер приносит с улицы аромат дождя, и это несколько успокаивает. Крис смотрит недоуменно и хмуро, явно недовольный таким маневром, а Чунмён, наконец отдышавшись, поворачивается к нему и вздыхает. Он не знает, как спросить и что сказать, а немой вопрос в глазах Криса заставляет его нервничать.
- И когда ты собирался рассказать? - он не выдерживает, понимая, что, даже попытавшись, не сумеет пустить все это на самотек. Он старается смотреть на Криса серьезно, но в итоге срывается на банальный вздох и отводит взгляд в сторону. Кажется, даже в этом Крис его переигрывает.
Молчание тянется вязкой болью, отдающейся глухими сердечными ударами, превращая ожидание в стальное лезвие, скользящее по нервам Чунмена, так что он сжимает кулаки, чувствуя, как предательски потеют ладони, но стоит только Крису открыть рот, как гудящая тишиной вселенная в груди Чунмёна взрывается атомными взрывами.
- Прости? - одно простое слово разбивает Чунмёна на десяток осколков. В глазах Криса понимание и спокойствие, а главное, в них нет и капли сожаления, и Чунмёну остается только закрыть глаза и сдержать собственный болезненный стон, который рвет горло. Ни единой попытки оправдаться или назвать Чунмёна сумасшедшим за то, что посмел так думать. Крис скорее недоумевает, что до младшего доходит слишком долго.
Чунмён оседает на ближайший стул и зарывается пальцами в волосы, пытаясь хоть как-то осознать сложившуюся ситуацию. Он не понимает, хочет ли знать хоть что-то еще, но упорно рвет собственные нервы, раскрывая рот и стараясь вытолкнуть из горла очередной вопрос.
- И долго?
Крис пожимает плечами и неопределенно водит ладонью в воздухе, явно показывая, что все началось не вчера и даже не на прошлой неделе. Его молчание раздражает Чунмёна, и, кажется, Крис, наконец, замечает это, потому как уголки его губ кривятся в ядовитой улыбке, и он, поднявшись с кровати, делает шаг к Чунмёну.
- Из-за чего, собственно, нервы? Понимаешь, эта любовная лихорадка с молчанием в телефонную трубку, конечно, хорошо, но как-то по-детски, тебе так не кажется? - единственное, что Чунмёну кажется, это то, что Криса кто-то подменил. Просто оставил внешнюю оболочку, а внутренности заменил, и Чунмён уверен: если сейчас вскрыть Крису грудную клетку, там вместо сердца обнаружится часовой механизм. Потому что живой человек не может так легко бить по самым болезненным точкам и бессовестно улыбаться, когда остатки самообладания Чунмёна уходят на то, чтобы не сломаться прямо тут и не закричать о том, чтобы Крис заткнулся. Он не верит в то, что это тот же самый человек, который на протяжении долгих месяцев шептал в трубку нежное "любимый".
Чунмён горько улыбается собственным мыслям: любимый совсем не значит единственный, а Крис, видимо, приписывает эту улыбку к своим заслугам, совершенно не задумываясь о чужих чувствах.
- Видишь, ты же сам понимаешь, что все это бред. Ну какая любовь между парнями? Секс, да и то, потому что никак иначе. Девочек же сюда не притащишь.
Чунмёну противно и, кажется, мутит уже не от чужого запаха, а просто из-за того, что он с Крисом находится в одной комнате и на одной планете, так что, взглядом останавливая чужую речь, он поднимается и молча выходит из комнаты, тихо, но плотно прикрывая за собой дверь. Ребята, внимательно вглядывающиеся в лицо лидера, словно бы даже в курсе, но Чунмёну уже абсолютно все равно, он лишь обводит комнату невидящим взглядом и, не разбирая дороги, идет прямо к ванной комнате, по пути сбивая с полки учебники Сехуна и рамку с общей фотографией. Все равно...
Он сидит в ванной до темноты, удивляясь, что за это время никто не пытается его побеспокоить, но в итоге и эту мысль оставляет где-то в вакууме, между крутящимися на шестеренках сознания вопросами: «Кто?» и «За что так с ним?» А когда наручные часы показывают половину второго ночи, наконец, выходит из укрытия в пустующий коридор и, накинув на плечи куртку, растворяется в ночной тиши.

Feel the pain

Наутро только ленивый не обсуждает ночное нападение на неизвестного молодого человека. Одни говорят об убийстве, другие шепчутся о том, что ему переломали все кости, но он остался жив, третьи просто спорят о том, кто вообще был виноват в этой ситуации, ведь сам полез на пьяную шайку, чего еще ожидал в таком случае. И никому совершенно не важны причины. Это просто новость, просто возможность почувствовать, что собственная жизнь немного лучше, чем у других.
Чунмён лежит в специальной клинике и, кажется, сотый раз выслушивает одни и те же нравоучения. Хотя, что ему остается делать, когда каждое движение приносит невыносимую боль. Нет, у него не переломаны все кости, вернее переломаны, но совсем не все, да и на тот свет парень совсем отправляться не желает, но ощущение, что прокат асфальтоукладочного катка был бы менее болезненным, никак не отпускает. Чунмён боится даже пошевелиться, готовый поклясться, что адская боль только и ждет, когда остатки морфия растворятся в крови.
Менеджер, наконец, заканчивает свой пустой монолог и вздыхает. На самом деле, он очень рад, что Чунмён хотя бы жив, вот только осознание, что только что его никто не слушал, просто раздражает. Но и эту мысль, и обещание себе пристальнее следить за парнями он оставляет на потом, уверенный, что сейчас от этого ровным счетом никакого толку.
- К нему вообще посетителям можно? - он поворачивается к вошедшему в палату врачу и ждет ответа, а тот словно и не замечает его присутствия, сразу приступая к осмотру больного.
- Только родители. Мать, отец... да и нужно ли им это зрелище? - менеджер понимающе кивает и все же прикидывает в уме возможные вариации.
- А друзья? Они волнуются.
- Скажите им, что он жив. - Врач неумолим, так что, сдавшись, менеджер лишь согласно кивает и выходит из палаты. Он обязательно вернется ближе к вечеру, а на ближайшие несколько часов в его списке дел слишком много пунктов "успокоить". И даже родители Чунмёна не значатся в этом списке на первом месте.
- Ну, как ты себя чувствуешь? - теперь уже вопрос адресован Чунмёну, и дальше изображать из себя куклу становится бессмысленным.
- Жив. - хмыкает он и пытается рассмеяться, но правую половину лица прошивает болью. Чунмён тянет к лицу руку, словно собираясь сбросить с себя источник боли, но врач успевает перехватить ладонь и отрицательно мотает головой.
- Не стоит. Рану сейчас не стоит трогать.
Сердце в груди стучит, словно набат, собираясь, кажется, в мелкие кусочки раздробить грудную клетку, в горле мгновенно пересыхает, и Чунмён не своим голосом просит у врача зеркало. Тот сомневается недолгих 2 минуты, но даже это кажется Чунмёну вечностью, и он уже кричать готов, когда, наконец, получает в руки зеркальный квадрат. Вряд ли Чунмён обладает плохим воображением, потому что за пять секунд рисует себе почти сотню возможных вариаций собственного уродства: от разорванной в клочья плоти до огромной гноящейся язвы. Он даже не думает о невозможности большинства вариаций, продумывая каждую до мелочей, а потом долго смотрит на линию бинта, проклеенного в нескольких местах пластырем, и обреченно смеется. В памяти совершенно не отложилось, что же произошло на самом деле в том темном переулке. Наверное, это защитная реакция – забывать все самое плохое. Последним в его памяти значится разговор с Крисом и холод улицы, когда он только выходит из общежития. А сама драка, лица и даже боль словно стерты из памяти хорошим ластиком.
Врач забирает зеркало и уходит, настоятельно прося не дотрагиваться руками до лица и уж тем более не снимать повязку, если он надеется выздороветь как можно скорее. А Чунмён засыпает даже быстрее, чем сам от себя ожидает. К его счастью, реальность по ту сторону век пуста и туманна, так что ничто не тревожит его сон.
В течение следующей недели менеджер привозит к нему в палату цветы и подарки от фанатов, родительские приветы и все же неуемных тонсенов, совсем не слушающих врачебные запреты. А те, в свою очередь, долго рассказывают всевозможные новости, начиная с глупых жалоб на то, что в общежитии без Чунмёна полный хаос, и заканчивая рассказами про поимку напавших на него парней. Только Чунмён вряд ли слушает хотя бы половину, стопорясь на новости об отъезде китайской подгруппы на родину. Он никак не может решить, что чувствует в этот момент, все эмоции словно в коктейле, который нельзя было смешивать: очень хочется обрадоваться тому, что Крис не увидит его таким, но горечь обиды жжет горло, напоминая, что Крис, вероятнее всего, и не собирается с ним видеться в ближайшее время. Потом Чунмён, конечно, убеждает себя, что все правильно, и мысленно посылает Криса к чертям, но боль в его голове накрепко срастается с чужим именем и продолжает медленно разлагать его изнутри.
Когда врач разрешает ему хотя бы садиться в постели, Чунмён уже хоронит в своей голове любые воспоминания о лидере китайской подгруппы. В этот день у его кровати крутится Чанёль, смешно вздыхая и сетуя на то, что он тоже хотел бы так отдохнуть ото всех проблем разом.
- Не говори глупостей, тут скучно. - Чунмён чувствует, что с удовольствием променял бы спокойствие и четыре стены на изматывающую тренировку или выступление, вот только обмена никто не предлагает. Когда Чанёль в шестой раз скользит взглядом по линии повязки на лице Чунмёна и прячет взгляд, старший не выдерживает.
- Я и сам еще не видел. Хочешь, позову медсестру? Она как раз должна заменить эту ерунду. - судя по тому, как белеет тихо сидящий у окна Бэкхён, ему эта идея кажется отвратительной, а Чанёль лишь нервно смеется и отрицательно машет руками, думая, что Чунмён окончательно тронулся умом.
- Нет уж, хён! Нам без подробностей строения человеческого тела. И без того по ночам не спится. - Бэкхён поддакивает чересчур активно, так что Чунмён лишь усмехается и чувствует себя виноватым. Никто другой не виноват, что он боится в одиночку смотреть на нового себя, и никто не обязан делить с ним эту боль.
- Хён, ты выздоравливай скорее. Там, правда, без тебя ужас. - Бэкхён наконец двигается ближе к больничной койке, неловко улыбаясь. Ему не хочется вмешиваться в разговор, но повисшее в палате неловкое молчание режет тупым скальпелем нервы, так что, доставая из пакета несколько мандаринок, Бэкхён ловким движением снимает с одного из них шкурку и протягивает Чунмёну, словно прося прощения за неумение поддержать.
- Вернусь, скоро вернусь. - устало улыбается Чунмён, глубоко вдыхая дразнящий аромат, и осторожно укладывается обратно в постель. Ему совсем не хочется сейчас говорить о возвращении, потому что мысли о группе и общежитии неизменно, словно потоком связной информации, вызывают из памяти ненужные воспоминания. Парни прекрасно понимают это его молчание, и потому поднимаются со своих мест, собираясь уходить.
- До встречи, хён! Завтра, наконец, Чонин приедет. Знаешь, он так менеджера достал с тем, чтобы его сюда хотя бы на часок закинули, что тот готов волосы на голове рвать. А завтра вот выходной, и менеджер вроде как обещал... - Бэкхён говорит это, когда они с Чанёлем уже стоят у двери. Чунмён улыбается, и это, кажется, их успокаивает, а в голове крутится спутанный клубок мыслей, из которых самой яркой остается идея того, что солгать Чонину, ведь врать ему будет намного сложнее. Мало того, что Чонин просто проницательный парень, Чунмёна он знает почти половину своей жизни и уж точно умеет отличить правду от тщательно продуманной лжи.
Чунмён обещает себе подумать об этом с утра пораньше и засыпает, сквозь сон чувствуя, как чужие пальцы легко касаются кожи, заставляя боль притупиться и на мгновение отступить.
- Крис... - срывается с губ, и молоденькая медсестра еле заметно улыбается, обещая себе сохранить эту маленькую тайну подальше от чужих ушей.
Проходит время, а Чунмён, несмотря на собственное обещание, не возвращается; не возвращается через неделю, не рвется выступать и через месяц, только говорит о чем-то сначала с лечащим врачом, потом с менеджером, а когда, наконец, покидает стены больницы, идет прямиком к начальству и долго разъясняет причины своего решения.
- Это не лицо айдола! - это один из основных его аргументов и, возможно, не стоит начинать разговор с этого, но других карт просто больше нет. Чунмён уже без отвращения смотрит в огромное зеркало на стене, разглядывая точную копию себя прежнего, с одним лишь отличием: тонкой линией шрама, рассекающей правую половину лица от края верхней губы до самого виска.
- Это легко исправляется с помощью пластики.
- Я говорил с врачом. Велика вероятность задеть лицевой нерв, он не возьмется за такое. Он вообще сказал, что мне повезло выжить и остаться хотя бы таким. - Чунмен нагло врет, даже не пытаясь этого скрыть, но для себя он уже все решил, а значит, не отступит, даже если придется располосовать свое лицо еще с десяток раз; он не изменит этого решения. - Да и какой из меня танцор с переломанными костями?
На насмешливый взгляд директора он лишь хмыкает и садится в кресло.
- Я в курсе, что это уж тем более не аргумент, но сколько мне понадобится времени на восстановление? Год? Полгода? Даже этого в индустрии шоубизнеса много. Фанаты не станут ждать, а группа и так простаивает слишком долгое время. Вы потеряете больше, оставив меня.
Когда Чунмён покидает пределы кабинета, ему кажется, что внутри не остается ничего живого: ни мыслей, ни чувств. Его отпустили достаточно легко для человека, которого почти десять лет тренировали быть звездой, и вот сейчас он никак не может до конца осознать, так ли нужна была эта жертва.
Чунмён не успевает, да и не слишком-то горит желанием попрощаться с ребятами. Пока они находятся на какой-то записи, он собирает вещи и кладет под подушку Чонину письмо, в котором старается доходчиво объяснить причины собственного побега. Туда же он добавляет пару строк о том, чтобы Чонин обязательно ему позвонил, и в красочный желтый смайлик вписывает короткую фразу: "Я остаюсь вашим фанатом навечно". Вряд ли это кого-то повеселит, но Чунмён на мгновение улыбается, представляя, как будет скупать диски группы и фанбоить на концертах. Вот только вероятность, что он на них появится, близка к нулю. И это быстро отрезвляет.
Чунмён еще раз обводит взглядом родную сердцу квартиру, а потом закрывает за собой двери и шагает в неизвестность. В кармане паспорт и билет на самолет - кажется, Европа, но он даже названия выбранного города не помнит. Теперь его ждет будущее, о котором он никогда не мечтал, и жизнь, от которой он давным-давно отказался.
Уже сидя в аэропорту, он крутит в руках новенький телефон и давит в себе желание набрать чужой, до боли знакомый, номер, в конце концов, сдаваясь собственным чувствам как раз в момент объявления посадки. Чунмён ждет 15 гудков, чувствуя, что даже дыхание предает его, сбиваясь, а потом просто отключает мобильный и проходит в салон самолета, обещая себе больше не совершать таких необдуманных поступков.
Вряд ли можно сказать, что в группе все сразу приходит в норму. Чонин никак не может решить, кого он ненавидит больше: себя за то, что ничего не понял, или все-таки хёна, сбежавшего от них, словно от чумных, без предупреждения и записки. Впрочем, когда он находит записку, становится только хуже. И только у Кёнсу получается его успокоить, когда Чонин собирается в неизвестность за лидером.
Они всей подгруппой перечитывают письмо лидера, а потом Сехун еще и пересказывает его по телефону для Луханя, но вряд ли кому-то становится хоть немного легче. Группа словно теряет собственный стержень, на глазах рассыпаясь из-за собственной неподготовленности к таким поворотам.
Фанаты рвут и мечут, разделяясь на два лагеря, защищая лидера и обвиняя его во всех грехах, которые даже к группе отношения не имеют, так что руководству приходится дать пресс-конференцию, в которой всех удостоверяют, что Чунмён покинул группу лишь по причине слабого здоровья и никак не может сейчас прокомментировать эту ситуацию. На некоторое время это успокаивает всех, хотя сказать, что многие верят, сложно. Особенно трудно приходится ребятам, когда на каждом шоу они заученно повторяют ответ на дурацкий вопрос: «Что же произошло?». Они и сами не знают, что спрашивать с них? Порой кажется, что даже косметика не способна скрыть жутких синяков под глазами, которые все сильнее проявляются вследствие недосыпов и слез после каждого эфира.
В конце концов, группа уходит в вынужденный - недолгий, но действительно спасительный - отдых. Каждый из них просто отключается от мира, стараясь скрыться в скорлупе собственной боли. Им кажется, что больше нельзя никому доверять, ведь если ушел один, за ним могут последовать и другие. И только нежелание сдаваться пересиливает тягу стать следующим.
Чунмён поступает в Венский университет на ускоренное отделение, пытаясь в собственную жизнь уместить великое множество всего: учеба, работа, изучение языка и культуры, а еще плавание, которое, как советовал врач, должно скорее вернуть Чунмёна в норму как на физическом, так и на эмоциональном уровне. Он действительно следит за своей группой, отмечая про себя, что впятером они смотрятся немного потерянно, а потом - с легкой завистью, когда две подгруппы объединяют, и они гремят на весь мир, как новое поколение звезд корейской волны. Не то чтобы Чунмён не ожидал, но собственная непричастность кажется несправедливой.
В конце концов, Чунмён напоминает себе, что теперь это другая группа и другая жизнь, стараясь как можно меньше думать, словно лидер группы он, а не Крис. Его и так каждый раз подмывает сорваться с места и помочь им чем-то, но мысли так и остаются мыслями. День за днем его жизнь все больше заполняется собственными проблемами, выталкивая из головы прошлое, а из контактов - корейские номера. Даже Чонин перестает отвечать на его сообщения, ссылаясь на занятость и плотный график работы. Чунмёну немного обидно, но он и сам понимает, что никто из них не сумеет отпустить прошлое, если будет так за него цепляться. Он не уходит совсем, но в какой-то момент сам перестает звонить и писать, надеясь лишь, что им не придется попрощаться навсегда.

Another me

Обычная жизнь захватывает его и несет собственным течением, но даже в таком ритме два года в чужой стране кажутся Чунмёну вечностью. Он ненавидит немецкий и чувствует себя где-то оступившимся, а с экрана монитора на него смотрит улыбающаяся толпа из 11 человек. Они, кажется, уже сбились со счета полученных наград и просто до слез счастливы собственному успеху. Чунмёна больше не жрёт ревность или зависть, ему хватает воскресных звонков от простившего все, наконец, Чонина, но взгляд цепляется за пересечение чужих рук и взгляды Криса и Лухана. Чунмён кожей чувствует их однозначность, и чужой приторно-сладкий запах вдруг заполняет воздух вокруг, заползая в ноздри и рот, отравляя его изнутри и заставляя бежать прочь из собственной квартиры и пить ночь напролет, стараясь забыть все. Такой допинг не спасает, а возможно, только делает хуже, превращая Чунмёна из сломанного юноши в уничтоженного жизнью мужчину. Он коротает вечера в пабах или постелях слывущих страстью и умениями немок, дарит себя миру и много смеется. Когда в душе беспрерывно скребутся крысы, становится легче быть клоуном, ведь люди смотрят только на разукрашенное лицо, искаженное гримасой смеха, и ни один, даже под страхом смерти, не пожелает заглянуть в душу. Чунмёна устраивает такой расклад: весь день он играет в хорошего мальчика, который старается с отличием закончить престижный университет, а ночью превращается в человека без прошлого и будущего, деньги для которого давно потеряли смысл.
И только один человек оказывается в двух его жизнях одновременно, стараясь удерживать от особо страшных и глупых поступков, но даже она не выдерживает того ужаса, что творится в душе Чунмёна. Все чаще его жизнь зашкаливает по отметке «Danger», и останавливаться просто не хочется. Чунмён бросает плавание, переключаясь на вечеринки и лекарственный допинг, исчезает на глазах и мысленно шлет к черту весь мир, чередуя хреновое настроение с ужасом, разъедающим его изнутри. Чунмён давно не смотрит в зеркало, а если смотрит, то обязательно, в конце концов, собирает осколки, стараясь не слишком сильно в них себя разглядывать. В нем через чур резко и с постоянством переключаются режимы существования, и когда стоп-кран, наконец, срывает, Чунмён уже ровным счетом ничего не понимает.
Он просыпается в своей квартире, которую проще назвать адом, и смотрит в покрытое столетним слоем пыли окно. Грудь рвет от хриплого смеха, так вся эта история напоминает какой-то древний детективный роман, вот только в ад к потерянному главному герою не спустится ни ангел, чтобы спасти, ни даже бес, чтоб сосчитать безмерные долги и потребовать в оплату душу. Да и осталась ли она?
Чунмён заставляет себя подняться с кровати и, раскрыв окно, долго впитывает в себя аромат осени и пыльной мостовой. Календарь на стене показывает вторую осень с приезда Чунмёна в этот чужой город. Дышать так тяжело, что Чунмён готов разорвать себе легкие, а от одного воспоминания о привычном ритуале - окно, сигарета, кофе - неприятно мутит. Чунмёну кажется, что его воротит от самого себя, и он ухмыляется, вспоминая, что, в принципе, очень много всяких разных "за что", так что просто тянется за сигаретой и оглядывает расфокусированным взглядом улицу.
Что-то в глубине души подсказывает, что его время здесь подошло к концу. Чунмён даже не сомневается в этом, решая, что однажды это все равно бы случилось, и потому раздумывает лишь над тем, куда позвонить для начала: Анне, родителям или все-таки в авиакомпанию, чтобы забронировать себе билет?
Прощаться даже не больно. Чунмён собирает вещи и стирает чужие слезы, обещая однажды забрать ее из этой жизни, но Анна слишком хорошо знает, как сдерживает обещания бывший лидер группы EXO, и потому лишь смеется сквозь слезы, нервно цепляясь длинными пальцами за край его пиджака. Чунмён неуловимо похож на того парня, которого Анна встретила 2 года назад в коридоре университета, но зыбкий туман быстро рассеивается, открывая другого, изменившего себя и изменившего себе, Чунмёна.
Он целует ее в последний раз у стойки регистрации, напоминая, что ей стоит поторопиться, дабы не платить таксисту слишком много, но каждый из них прекрасно понимает, что сказать "Прощай" девушка сумеет лишь взмывшему в небо самолету.
Сидя в небольшом кафе у выхода к самолету, Чунмён тихо смеется, крутя в руках собственный телефон. В голове стучит противное "De Ja Vu", сбивая с мыслей и сердечного ритма, но Чунмён уговаривает себя, что, изменившись, он больше не совершит ошибок, и потому заказывает третий стакан виски, заглушая вообще все. Сердце подсказывает, что стоило бы кому-то позвонить, но все номера, кроме данных мальчика Кая, как в последнее время называет Чонина Чунмён, давно стерты из записных книжек и из головы. Чунмён снимает с пальца подаренное Анной кольцо и, когда за спиной горит очередная груда мостов, отзываясь ревом двигателей самолета, прячет тонкую серебряную полоску в карман пиджака. "Прошлое остается в прошлом" - напоминает себе Чунмён, надеясь, что так оно и останется, а возвращение в Сеул не окончится очередным рецидивом.
Даже осенью воздух Сеула пропитан практически летней духотой и влажностью. После засушливой Вены это как бальзам на сердце, и Чунмён долго стоит у выхода из аэропорта с закрытыми глазами и мысленно пытается дотянуться до привычных мест, размышляя, насколько сильно успел измениться его город. А после садится в такси и просто катается по городу, разглядывая окрестности, словно он турист. Таксист, в конце концов, не выдерживает и интересуется, бывал ли Чунмён здесь прежде. И Чунмёна пробирает от давно забытого ощущения домашнего уюта, так что он заливисто смеется, сам не зная, какой ответ был бы правильным. Этот Ким Чунмён, кажется, вообще нигде еще не бывал. Смех в Сеуле словно становится легче и искреннее, наполняя сердце привычными чувствами и эмоциями. В бегущей по венам крови словно не кислород, а живительная влага, так что Чунмён чувствует себя пьяным, а приезжая в наспех снятую квартиру, падает без сил и засыпает в позе эмбриона, впервые за долгое время отправляясь в объятия Морфея без лекарств и алкоголя.
Утро вряд ли можно назвать добрым, когда Чунмён, не разбирая, кто он и где, чуть случайным образом не вываливается в окно, а после долго смеется над собственной глупостью. Смс от Анны гласит о том, чтобы он не перепутал Сеул с Веной и не бежал с утра пораньше искать успокоения у нее под юбкой. И Чунмёну до безумного хочется сейчас просто обнять эти хрупкие плечи.
Он никому, даже собственным родителям, не сообщает о том, что уже вернулся в Сеул, и потому позволяет себе несколько дней свободы и отдыха. К концу второго дня мысль о том, что Анна нужна Чунмёну, словно она сама - воздух, достигает апогея. Слишком многое напоминает ему о прошлом: безразмерные щиты, растяжки на магазинах, музыка из ближайшего автомобиля и даже огромный автобус, с которого, словно специально для Чунмёна, улыбается Крис. Он бежит от прошлого как только умеет, но похороненное когда-то чувство взрывает чертоги собственной гробницы и давит на Чунмёна, заставляя до крови расцарапывать руки, лишь бы снизить уровень душевной боли, переведя его в физическое страдание.
Чунмён закрывается на несколько дней в квартире, но даже телевизор вдруг становится его противником, сразу по нескольким программам показывая очередное выступление суперзвезд. И это уже не больно даже. В какой-то момент Чунмёна просто накрывает вакуумом, заставляя повиснуть в пространстве безвольной куклой. Ему нужно общение, нужно что-то, что позволит отгородиться от накатывающих волной эмоций, так что, пряча все чувства на замок, Чунмён звонит сначала родителям и школьным друзьям, а потом отправляет смс Чонину, надеясь только на то, что до Криса эти знания либо не дойдут, либо окажутся не важными.
Он старается ни о чем не думать, но, возвращаясь по вечерам домой, словно проваливается в собственные чувства. Чонин не звонит уже неделю, изредка присылая сообщения, что вот завтра он сумеет к нему выбраться, а потом и вовсе затихает до вечера субботы, оставляя Чунмёна в полном одиночестве.

"Не прощай его, даже если он на коленях приползет"
Чунмён с горькой улыбкой рассматривает буквы на дисплее мобильного, а потом отключает его и осторожно кладет на поверхность стола. У него могло бы быть время подготовиться, если бы Чонин слегка поторопился. Могло бы быть, но Крис стоит перед ним, и мысленно Чунмён обещает себе, что вот сейчас он к чертям пошлет этого парня. Но одной секунды и сомнения, промелькнувшего на лице, хватает Крису, чтобы, пропуская слова, в два шага оказаться рядом с Чунмёном, заставляя дыхание сбиться. Он не раздумывает и запросто обнимает Чунмёна так крепко, словно тот может испариться. Чунмён чувствует, как чужие губы легко скользят по коже, покрывая лицо поцелуями, но он не может сосредоточиться на каком-то одном ощущении: в ушах звенит, а перед глазами реальность расплывается яркими пятнами, так что он не уверен, сумеет ли оттолкнуть Криса, даже если захочет. Но когда тот кончиками пальцев проводит по линии шрама, Чунмёна словно прошивает зарядом тока, выдергивая из памяти фантомную боль, и он отшатывается от Криса, глядя на него ошалевшим взглядом, словно секундой ранее его не было в этой вселенной. В голове подтверждением дежа вю плывут картинки их последней встречи, и Чунмён даже принюхивается, но комната наполнена лишь тяжелым запахом умирающей осени и его собственным парфюмом.
Крис болезненно хмурится и трет пальцами виски, старательно посылая Чунмёну мысленную установку успокоиться. Действует хреново, так что, отчаявшись, Крис снова ловит Чунмёна за руку и осторожно заглядывает в глаза.
- Только никаких "прости"! - предупреждает его Чунмён и недобро щурится, в голове уже четвертуя Криса за эту фразу.
- Даже искренне? - Чунмён не то чтобы смеется, но презрительно усмехается и, приблизившись к Крису, кончиками пальцев скользит по его щеке.
- А ты так умеешь? - тяжелый вздох Криса тянет за собой гробовую тишину, в которой каждый из двоих слышит свою правду.
- Ты изменился...
- Зато ты - ни капельки. - Чунмён красноречиво обводит взглядом Криса и то, как крепко сжато его запястье, а освободившись, отходит на несколько шагов. Он сам не знает, откуда берется холодность и жесткие слова, он просто что есть силы держится, чтобы не кинуть в Криса чем-нибудь тяжелым. Никогда он не винил его в своих бедах. Никогда, но именно сейчас, в эту секунду, очень хочется. - Зачем ты вообще пришел?
Чунмён впервые за столько лет видит Криса таким растерянным, но почему-то даже это не заставляет его выпроводить гостя за дверь. Бессмысленно отрицать - он соскучился. Соскучился по глазам этим карамельным и легким, почти невесомым, прикосновениям, но рана в его сердце даже по прошествии двух лет все так же болит и кровоточит, отравляя своим ядом организм.
- Я устал без тебя, устал и отчаялся уже просить всех известных мне богов, чтобы они просто позволили мне тебя коснуться.
- Они выполнили просьбу, эти твои глупые боги. В тысячный раз выполнили именно твою, а не мою просьбу навсегда забыть тебя. Не думаю, что я заслужил этого меньше, чем ты. Что я им сделал, раз даже такую мелочь они отказались свершить? - Чунмёну противно от собственных слов, ему хочется быть таким же холодным и острым, как Крис во время их прошлого разговора, но он просто не умеет; не умеет сражаться с этим человеком, не умеет убивать взглядом и короткими фразами, и ненавидеть Криса он все так же не умеет. - Уходи, прошу тебя. Это не самая сложная из всех просьб, ты и так уже слишком много сделал.
Чунмён смотрит в окно, надеясь, что хоть однажды Крис исполнит его просьбу, но, кажется, боги в этот вечер окончательно отворачиваются от него - руки Криса обручем сжимаются вокруг его плеч и тянут на себя, так что Чунмён чувствует, как бьется чужое сердце, и закрывает глаза.
- Я не сдамся... - шепчет он в чужие губы, когда Крис разворачивает его к себе и осторожно, словно боясь спугнуть и потерять окончательно, целует сжатые губы.
Чунмён не собирается отвечать, запрещает себе, но руки сами тянутся к Крису, привлекая того ближе, исследуя знакомые линии. Да, Крис не меняется ни на секунду, выгибаясь навстречу чужим рукам, замирая и вздрагивая, когда Чунмён ногтями проходится по шейным позвонкам.
Чунмён обещает себе только один вечер слабости и выдыхает в поцелуй имя Криса, как разрешение и собственную капитуляцию.
Когда Крис засыпает, в окно несвоевременным гостем заглядывает луна, а Чунмён курит последнюю сигарету в пачке и тихо ненавидит себя за то, что позволяет внутреннему мальчишке освободиться от оков и наслаждаться минутами тишины и, казалось бы, забытыми чертами лица. Кончиками пальцев Чунмён скользит по линии подбородка и робко касается губ, улыбаясь тому, как недовольно морщится во сне Крис, стараясь отодвинуться от источника неудобства, и бессвязно что-то бурчит. Это кажется несправедливым, нечестным по отношению к тому себе, который два года только и мечтал выкинуть мысли об этом отравляющем чувстве из своей головы. Но, с другой стороны, так ли был счастлив тот, другой? Сейчас Крис никуда от него не бежал и не пытался уничтожить, напротив, каждое его прикосновение словно шептало о том, что такой долгий срок расставания научил его ценить эти чувства. Чунмён чувствовал, что именно это он всегда хотел услышать, и это сбивало с толку. Тот, прежний, холодный образ никак не складывался в одно целое с тем, что видел Чунмён сейчас. Он, конечно, тысячу раз мог надеяться, что Крис изменился, понял всё, но в душе продолжало скрестись что-то ужасное, что-то, что мешало себя отпустить.
Понимая, что уснуть никак не получится, Чунмён осторожно спускает ноги на холодный пол и, натянув домашние штаны и футболку, отправляется на кухню. Кофе всегда помогает думать. Еще нужны сигареты, но за окном как-то особенно пронзительно воет ветер, отбивая какое-либо желание показываться на улице. Ночь рассыпается лунным светом по кухне, пока Чунмён кипятит чайник и заставляет себя не оборачиваться на дверь, то и дело проигрывая себе в этом деле. На его счастье, Крис спит крепко, так что его не будит ни засвистевший на плите чайник, когда Чунмён теряется в пространстве, а вернее, мысленно возвращается в комнату, ни даже разбитая вдребезги кружка, когда Чунмён промахивается и ставит ее, наполненную горячим напитком, на воздух вместо поверхности стола. Его нервирует и эмоционально выматывает собственная неспособность быть собранным, так что, допивая третью кружку, Чунмён незаметно для себя засыпает, сидя за столом и уложив руки под голову.
Открыв глаза, Крис не сразу понимает, где находится. За окном вовсю светит яркое и несвойственно жаркое для октября солнце, заставляя прикрывать ладонью глаза. Он приподнимается на локтях, стараясь размять затекшую шею, и осматривается. Мысленно Крис уже орет во все горло и ищет Чунмёна даже в мусорном ведре, но остатки здравого смысла заставляют оставаться на месте, тем более, что через мгновение в дверном проеме появляется и сам хозяин квартиры.
- Доброе утро. – Наверное, никогда еще улыбка Криса не была такой довольной. Он ловит летящие в него джинсы и вылезает из-под одеяла, отмечая про себя, что с удовольствием бы понежился в постели еще чуть-чуть. В заднем кармане брюк противнейшим образом вибрирует поставленный на бесшумный режим мобильник, и Крис кривится, не желая даже знать, кому он понадобился.
- Между прочим, уже пятый раз звонит. - Чунмён отпивает кофе из кружки, но даже с места не сдвигается, словно без него дверной косяк рухнет.
- Ну так и взял бы. - Недовольный голос Криса кажется карикатурой на идеальную жизнь в мыслях Чунмёна, но он отрицательно мотает головой, даже не глядя на протянутую ему трубку.
- И сообщить твоему парню, что теперь ты вздумал обманывать его? - Чунмён совершенно не желает сейчас думать о собственной ревности, но, видимо, безмерное употребление кофе окончательно расшатывает нервную систему.
- Хань-гэ довольно понятливый человек, - бездумно выдает Крис, и Чунмён еле сдерживает собственное желание запустить кружкой в него, посильнее закусывая губу, чтобы ненароком не сказать лишнего. - К тому же, он никогда не был моим парнем. - Выдыхает Крис, когда в комнате воцаряется тишина; он натягивает джинсы и подходит в упор к Чунмёну, намереваясь поцеловать, но тот лишь всовывает ему в руки кружку с кофе и отходит в сторону.
- Пей свой кофе и убирайся.
- Но...
- Я сказал уже, я не сдамся, - выдыхает Чунмён, с болью глядя в глаза Крису. Ему нелегко далось это решение, но именно сейчас оно кажется самым правильным. - Ты сам научил меня, что ничего, кроме секса, между двумя парнями быть не может.
Крис, кажется, только и рад это слышать. Отпивая из кружки терпкий напиток, он чуть не светится, а когда открывает рот, Чунмёну хочется разве что застрелиться.
- Ну, так ведь и секс для начала - неплохая идея. - Он подмигивает Чунмёну и искренне смеется, когда тот, насупившись, отворачивается.
- Ты не сделаешь этого снова! Ты не приучишь меня!
- И не собираюсь. - Чунмён пропускает момент, когда Крис оказывается слишком близко. Его руки легко обнимают Чунмёна за талию, а губы смыкаются на мочке уха, вызывая по всему телу дрожь.
- Убирайся сейчас же! - из последних сил сопротивляется Чунмён, чувствуя скорую капитуляцию не только своего тела, но и глупого, так ничему и не научившегося, сердца. - У тебя же должна быть какая-нибудь запись.
- Тогда еще в шесть утра здесь был бы менеджер с бандой телохранителей на случай, если я вдруг не захочу уходить. - Крис шепчет, кажется, самые простые слова, но Чунмён просто срывается на тяжелый вздох, когда желание внутри словно разрывает последние оковы и огнем опаляет тело до самых кончиков пальцев. Он кожей чувствует улыбку Криса и поспешно дергается в сторону, но Крис, ожидая подобного маневра, тянет его назад, и теперь Чунмён фактически находится в его власти, не способный отодвинуться, не потеряв равновесия.
- Все равно! Убирайся! - он утыкается носом в его шею и прячет взгляд, чувствуя, как дрожит голос. Ему даже себе сложно признаться, что все его ночные мучения и мысли бесполезны: как бы сильно он ни мечтал избавиться от Криса, быть с ним - намного более давнее желание.
- Даже если уйду - вернусь! И, к тому же, ребята знают, куда я подался на ночь глядя, ты думаешь, меня пустят на порог общаги, если я им тебя не привезу?
Чунмён бессильно смеется и отрицательно мотает головой. Ему одному этого слишком много за раз, он еще не привык к тому, что вернулся домой, а уже нужно что-то выяснять, объяснять и ехать непонятно куда.
- Я не хочу. - Бессмысленно сейчас прятать собственные чувства, он боится встречи с этими парнями, даже с Чонином, который давно обещал, что простил его.
- Я могу позвонить, и они в два счета всей оравой прибегут сюда, но, мне кажется, это плохая идея. Во-первых, тогда они будут знать, где ты прячешься, а во-вторых, об этом будут знать фанаты. И я даже не знаю, какая из этих двух причин хуже.
Чунмён чувствует, как чужие руки гладят его по спине, и тихо вздыхает. Ему хочется просить времени на подготовку, на мысленную войну с собой, но чем больше он думает, тем страшнее становится, так что, сбросив с себя чужие руки, он идет собираться и долго мнется у шкафа, словно его ждет свидание, а не встреча с друзьями. Крис даже с места не сдвигается, лишь усаживаясь в кресло у окна, и его полураздетый вид, кажется, нисколько не облегчает Чунмёну жизнь.